Особое мнение

Дмитрий: Я совершенно точно могу сказать, что настоящее вино никоим образом не связано с ценой. То есть настоящее вино бывает и за 7 евро, и за 200-300 евро — цена не играет определяющей роли. Цена в некоторой степени связана с тем, с чем как раз мы и боремся, — с глобализацией и международным маркетингом, которые доминируют на винном рынке. Именно эта ситуация и побудила нас начать блогерскую деятельность. Виноделие — это искусство нахождения баланса с природой, которое иногда дает результат, а иногда нет. Но с экономической точки зрения такой подход никому не интересен. Поэтому тенденция в мире такова: вино стандартизируется, оно превращается в универсальное, модерновое и всем понятное вино. Я называю это продуктом от «Джонсон и Джонсон» — то есть сделанным по технологическим стандартам. Это неплохая вещь: там есть контроль качества, используются нормальные ингредиенты, но все же это не вино, а винный напиток, сделанный по определенной рецептуре.

В какой-то момент мы вдруг поняли, что люди нашего поколения могут всю жизнь прожить и ни разу настоящего вина, сделанного с душой, в гармонии с природой, и не попробовать. И не потому что не хотят, а потому что они с ним просто не столкнутся. Наша задача — рассказать о том, что существует настоящее вино. К сожалению, его становится все меньше. Жажда наживы, экономическая эффективность, глобальный маркетинг выдавливают такое вино с рынка, потому что настоящее вино нельзя штамповать. Возьмите шампанское: современные дома клепают его миллионами бутылок в год, но это уже не вино, от вина там почти ничего не осталось. А с теми, кто делает настоящее шампанское, многим винным дистрибьютерам работать экономически не выгодно. Да и нет у этих производителей средств и возможности поведать о себе людям. У нас тоже таких возможностей не много, но они все же есть, и мы делаем, что можем.

Михаил: Мы адресуемся к тем, кто уже пьет вино, какое бы оно ни было, а не к тем, кто пьет крепкие алкогольные напитки или не пьет вообще. И мы говорим, что вас обманывают, например, когда говорят, что Moët&Chandon – это шампанское.

Тем, кому интересно, мы реально экономим время: не нужно тратить семь лет, как это потребовалось мне, чтобы прийти к нормальным винам. У меня давно была идея винного блога, но я думал, что недостаточно знаю для этого. Дмитрий мне подсказал, можно попробовать другой формат: говорить не про все вино, а лишь про то, которое нам нравится, а также про то, чего совсем не следует пить. И здесь уже нет никакого противоречия с багажом знаний: попробовав, вы и сами поймете, что Poggio di Sotto — это настоящее брунелло, а Frescobaldi — полная фигня. Для этого не нужно много знаний.

Дмитрий: Идея состояла в том, чтобы сделать наш блог довольно экстремистским, в этом весь его посыл. Потому что, тех, кто просто рассказывает о вине, — их много. А нам, чтобы донести мысль о том, что люди могут прожить всю свою жизнь, ни разу не попробовав настоящего вина, надо быть настойчивыми и безапелляционными. Поэтому мы занимаем довольно радикальную позицию.

Дмитрий: На самом деле, это очень редкий случай, практически невозможный, чтобы к нам пришли люди, которые вообще вина не пили. Им уже есть с чем сравнивать. Людям и так не избежать встречи с коммерческим вином, на них со всех сторон давят маркетингом и рекламой: пейте Moët&Chandon и Castello Banfi. Чтобы противостоять таким большим деньгам, мы должны размахивать мечами, как самураи, и кричать: пейте только настоящее вино!

Дмитрий: Мы считаем, что настоящие вина сами за себя говорят, и все, что от нас требуется, — встряхнуть человека. Ему нужно дать один маленький шанс, чтобы он попробовал. А дальше процесс пойдет сам собой. Вот спрашивают: а как мне научиться слушать классическую музыку? Да никак. Садись и слушай, и ты все услышишь. Если захочешь…То же самое с настоящим вином, ты его попробуешь и все поймешь.

Михаил: Вино должно быть сделано «с земли», ему не нужно мешать. А если бочками играться, чтобы ваниль получить, постоянный батонаж делать, применять микрооксидацию, то можно получить вино под универсальный вкус, то есть под вкус большинства. Но это уже не будет оригинальное вино с индивидуальным характером, оно не будет выражать терруар местности, не будет выражать конкретный год, который может быть плохим, а может быть хорошим. В результате, когда мы пьем универсальное вино, мы лишаемся большой радости: ее мы познаем на контрастах, когда пробуем вино плохого года и вино хорошего года.

Дмитрий: Вопрос в том, что считать победой. Если завтра все проснутся и начнут пить настоящее вино, то для нас это обернется трагедией. Настоящего вина на всех просто не хватит — его очень мало на самом деле. Миша мне говорит, а зачем мы это всё затеяли? Люди поймут, что к чему, все захотят пить настоящее вино, и нам не достанется. На что я отвечаю, что всё в мире уравновешено: кому надо, тот эту информацию найдет, или она его найдет, но мы не обратим в свою веру все человечество. И это нормально.

Дмитрий: Я не соглашусь с тобой: кому-то это откроет глаза, а кому-то — нет. Я читал интервью Паркера и изучал реакцию людей: так вот, помимо главного упрека — что он изменил вкус вина, — есть еще одна большая претензия: Паркер самым серьезным образом повлиял на цену вина. Например, что делать любителям бордоских вин, цену на которые Паркер изменил в разы? Он ставит винам высокие баллы, из-за этого производители поднимают цену, и в результате мало кто может себе это вино позволить. На что он отвечает: «Но я же делаю это честно. Я же не обманываю«. В этом есть доля лицемерия: даже если тебе никто не платит, и ты это делаешь честно, ты должен нести ответственность за последствия. Когда Паркер стал слишком значимой фигурой в оценке бордоских вин, он стал «злом«.

Дмитрий: Нам говорят, ну и что с того, что вы рассказываете про настоящее вино? Хорошо, мы согласны его пить. Но в магазинах его нет, в ресторанах тоже. Что делать? К сожалению, легкого и приятного ответа на этот вопрос не существует. Если вам в жизни что-то нравится, если к чему-то вы в этом мире стремитесь, то вам требуются либо деньги, за которые вы можете найти того, кто решит вам все проблемы, либо нужно потратить часть своего времени, часть своей жизни, чтобы найти то, что вам нравится.

Дмитрий: Мы хотим дать нашим зрителям позитивный заряд, но на самом деле это очень сложно: люди выросли на глобальном модерновом вине, их вкус забит танинами, яркими, сочными, ягодными нюансами. Мы же предлагаем пить другое вино: оно жидкое, бесцветное, «кирпичная водичка«, кислое и так далее… На огрубленный, неподготовленный вкус так и должно восприниматься, по-другому его сразу не почувствуешь. И мы должны, образно говоря, дать людям какое-то противоядие, чтобы они не выплеснули это вино после первого глотка. Ведь они вполне могут сказать: “Ну и гадость ваше настоящее вино”. Но они также могут подумать: “Эти парни такие убедительные, может, еще разок попробовать?” Людям нужно дать 2-3 шанса, и их вкус изменится, мы это точно знаем. Но всё это требует времени.

Дмитрий: Я не знаю людей, которые могут отличить 97-балльное вино от 98-балльного. Конечно, хотелось бы спросить у Паркера, как он это делает, но думаю, по большому счету, это фикция. Один из участников ежегодной дегустации вин на протяжении нескольких лет проводил эксперимент: во время дегустации он приносил дегустаторам вина, которые они уже дегустировали, и они об этом не подозревали. Так вот, большинство из них не только не узнавало вина, продегустированные совсем недавно, но и ставило этим винам другие оценки. Даже те дегустаторы, которые в какой-то год показывали стабильные результаты, то есть ставили одинаковые баллы винам при повторной дегустации, на следующий год ставили одним и тем же винам в рамках одной дегустации совершенно разные оценки. Когда результаты экспериментов были опубликованы, многие люди задали логичный вопрос: а не профанация ли все эти ваши баллы?

Наверное, это и есть профанация, по крайней мере, когда речь идет о разнице между 97 и 98 баллами. Ну, хорошо, если даже Паркер умеет определять вина с такой точностью, кто еще, кроме него, это может? Таких людей в мире человека три наберется. Мы вот с Мишей не можем, поэтому считаем, что это обман и надувательство, но очень красивое: таблички в магазинах, таблички в журналах — супер идея для маркетинга. Паркер своей 100-бальной системой просто перевернул винный мир.

Дмитрий: Да. Поэтому и нужны мы с Мишей, чтобы сказать: если вы не отличите вино с 93 баллами от вина с 98 баллами, то не обращайте на это внимания. Хотите ориентироваться на Паркера? Пейте все, что выше 80 баллов. И все. Хотите быть сами, как Паркер? Тогда вы должны дегустировать 200 образцов в день, и ваше нёбо, возможно, натренируется. Если нет — забудьте. Все, что вам нужно отличать, — хорошее вино от вина плохого.

Дмитрий: Самое большое разочарование, лет шесть назад, было опять-таки связано с Паркером. Меня заинтересовало одно вино, о котором он так красиво рассказывал — настоящая симфония ароматов и вкусов. Думаю, нектар, божественный напиток, 100 баллов. Еле нахожу бутылку этого вина, открываю… а там… не нектар. Подумал, что, наверное, причина во мне, ведь Паркер увидел нектар, а я нет, и это меня очень долго мучило. Но со временем понял, что такое разочарование было не у меня одного.

И другая ситуация: узнал я о Сольдере и о его великолепных винах и, будучи в Италии, купил бутылку брунелло и сразу же ее открыл. Точно помню ощущения: я пью какой-то изящный, тонкий сок. Я не заметил, как выпил бутылку, я был в ступоре, потому это было что-то очень вкусное, но не понятное мне, и оно совсем не походило на привычное для меня вино. Это как раз был тот водораздел, когда я понял: есть то, что мы пьем в обычной жизни, а есть настоящее вино.

Дмитрий: Ближе всего мне настоящее санджовезе: это будет либо кьянти из 100% санджовезе, либо традиционное брунелло, потому что 90% современного брунелло мне пить противно — в нем не чувствуется родовых характеристик. И это чудовищно, ведь именно настоящее санджовезе — это то вино, которое может вызвать у меня слезу. Меня привлекает в нем сбалансированная кислотность и совсем неягодный аромат. Если передо мной поставят крутую Бургундию и крутое санджовезе, я, наверное, выберу санджовезе.

Но я не могу сказать, что у меня только одно любимое вино. Вот друзья меня часто спрашивают: какое твое любимое вино? Все они хотят получить простой ответ – истину в последней инстанции. А единственного любимого вина для меня нет. Вино ведь имеет ситуационный и социальный характер: оно очень зависит от того, где вы находитесь и с кем вы пьете. Если для примера взять шампанское, то за обедом с устрицами я буду пить Agrapart, а вечером у камина — Selosse или Krug.

Михаил: Наша задача — рассказывать об интуитивном виноделии, которое пришло от отцов-дедов; их дети и внуки сегодня делают вино, следуя традициям, в первую очередь, для себя, а не для продажи. Такие виноделы нам максимально симпатичны. Это как кунг-фу, когда ты повторяешь одни и те же движения, но с каждым разом все лучше, и так на протяжении всей своей жизни, а потом твои дети делают то же самое… Вот такое вино, в котором есть эта магия, может меня растрогать.